Сказки русского мира, бессмысленные и беспощадные. "ДНР" и похоронная рубашечка

Ой во славном во граде во Горловке здравствовала себе долгие годы семья Николы Коксохимовича Бугаева. Вообще-то по паспорту звался он Николай Константинович, но друзья и знакомые его именно Николой Коксохимовичем звали, поскольку долгие годы на местном коксохимическом заводе в цеху коксового ореха проработал.

В данном случае прошу обратить внимание: не кокОсового! А именно коксового, который получается в результате рассева валового кокса, а не на пальме растет. Используют этот орешек крупностью от 10 до 25 миллиметров в диаметре в качестве топлива в ферросплавном и электродном производстве, цветной металлургии и других отраслях промышленности.

Без малого семьдесят шесть годков исполнилось Коксохимовичу, как на Донбассе о сотворении Донецкой Народной Республики заговорили, которую поддержал пенсионер не только всем сердцем своим, но и партийным билетом заповетным, в серванте бережно возле орденов "Знак почета",и "Трудового красного знамени" хранимым. Достал его в тот вечер, когда новые власти референдум на 11 мая призначили. Поцеловал корочку краснокожую прямо в герб Советсткого Союза, к сердцу прижал, да от чувств нахлынувших разрыдался. 

Прибежала в комнату дочь его младшая Ленка-старшая да в ноги и кинулась: "Что с тобой батюшка? Что с тобой миленький? Ужель чего приключилось, кормилец наш единственный?"

А он знай себе сидит, плачет, да все приговаривает: "Вот и сбылась мечта моя заповетная. Отделимся мы от этой проклятой Украины, где фашисты и бандеровцы на Майдане государственный переворот учудили, и заживем по-новому с Россиюшкой в вечном добре мире да согласии. 

А Украина- злая мачеха нехай юшкою кровавой умоется. Нехай собаки эти бешенные, что кровь русских младенцев по ночам в схронах пьют, глотки друг другу поперегрызают. Хай воют и казятся в своем постылом Киеве да митингуют на узких улочках Львова бандеровского. Кормили мы их, поили целых двадцать пять лет без малого. Хватит уж! Пускай подыхают с голоду, твари европейские!"

Тут токмо нужно заметить, что фраза про "кормильца единственного", Ленкою в разговоре употребленная, абсолютно этому смыслу соответствовала. Ведь, окромя партбилета и орденов, в серванте хранилось более двух десятков медалей и значков "Ветеран труда", "Шахтерская слава", "Народный изобретатель СССР", ударников, отличников, передовиков и прочей социалистической бижутерии, которую Ленкин муж Степа — тот еще бездельник и алкоголик, долларов в двести оценил.

Ну судите сами: на интернет-аукционе АУКРО орден "Знак почета" на документе и номером начинающимся на 1 500 000 (горбачевский выпуск 1985-1991 годов) стоит максимум баксов пятьдесят. "Трудовик", ни чем не примечательный под номером 806 567, выданный в семидесятых годах прошлого столетия, тоже на документе в отличном коллекционном состоянии баксов на восемьдесят потянет. Ну и шваль всякая металлическая общим лотом может легко баксов за шестьдесят-семьдесят улететь.

Как ни крути, а больше двухаточки не выходит. Вот тебе и цена всей жизни человеческой — в двести американских долларов ордена и медали оценены, которые передовик производства за пятьдесят лет трудом тяжким заработал. И скажите: стоит ли после этого на коксохиме горбатиться? Как говориться: нема дурных!

Потому и нигде не работал Степан, случайными заработками побиваючись. Там месячишко таксистом баранку покрутит, там грузчиком подсобит, там в супермаркет ночным сторожем устроится или траншею под фундамент копает, а где глядишь и умыкнет чего да перекупщикам продаст. 

Воровал тихо и умеренно, ибо три годика уже в Макеевской колониии за воровство оттарабанил. На пиво и сигареты хватает, и то добре. Все ж какая-то материальная выгода. У других стариков лбы здоровые целыми семьями на шеях весят да ножками болтают, на пенсию ихнюю живучи. 

А тут Ленка с дитем малым, хворым, церебральным параличем разбитым, внученькой, значит Коксохимыча, тоже Леночкой, тысячу двести гривен помощь от государства получает по уходу за ребенком. Ну не смешно ли? Жена у него на два года младшая в позапрошлом году от инсульта слегла. 

Слава Богу уже понемногу с кровати встает да с палочкой по квартире шаркает. Хоть чай себе заварить может. У нее тоже пенсия едва до двух тысяч дотягивает, хоть всю жизнь на том же заводе в бухгалтерии рядовым сотрудником проработала. Если бы умела воровать — давно бы уж озолотилися. А так честной все хотела быть. Вот и помирай на две тысячи, когда одних лекарств в месяц закупается на три с копейками на внучку да на бабушку. 

И ведь это еще не все. Внук с ними живет Петенька. Семнадцати лет от роду. В этом году школу заканчивает. Отца его в конце девяностых твари из банды известно кого (того кто Януковича все годы финанасировал), убили да в шахту скинули. Был старший сын Мишка на заводе профсоюзным лидером, а еще сеть ларьков по району надумал открывать. На том и оборвалась его жизнь неожиданно. Где-то кому-то дорожку перешел. Даже могилки нету. 

Пропал сынок без вести. Жена его шалопутная, как в 1998 Петьку родила, так через полгода куда-то то ли в Эмираты, то ли в Грецию намылилась. Квартиру двухкомнатную мужнину, которую Никола с супругой им на свадьбу подарили, за тринадцать тысяч продала. На ребенка долларов пятьсот оставила, а сама только фьюить – и поминай как звали. Исчезла бесследно. Вот судьба.

Так и живут с той поры в обычной хрущевской "троечке" дед с хворой бабою, дочка их младшая с хворой внученькой, да два взрослых лба Степан да Петро. В одной комнате спят дед с бабою. В другой семья Криворученко (Ленка мужнину фамилию взяла), а в центральной проходной на раскладном диване спит Петенька. Хотя раньше спал со старыми, да только уж больно громко храпит инсультная бабушка, которая Светланой Алексеевной зовется.

И, если бы не дедова пенсия в пять тысяч восемдесят три гривны за пятьдесят два года трудового стажа заработанная, подохли бы уже все с голоду. Ведь не простая пенсия у Коксохимыча, а заслуженная. Не только он ударник передовик производства и все такое, а и народный изобретатель. 

Восемь патентов на технические новшества у него в серванте рядом с орденами да медалями хранится. До шестидесяти восьми лет трудился он механиком сперва простым, а потом и главным в цеху, где орешек коксовый для ферросплавной да цветной металлургии выпекался. 

Бывало в советские времена до пятисот рублей в месяц заколачивал. Отсюда и "хрущевочка" трехкомнатная, и "двушечка" кооперативная в конце восьмидесятых годов построенная, да после Мишкиной смерти даром потерянная. Была еще дача. Но после болезни супружницы вот уж год как от нее избавились. 

Никто из молодых работать там не хотел. За три тысячи долларов участок в шесть соток с домиком деревянным на две комнаты, скважиной да фруктовым садом продали, а денежки в банк "Приват" положили. Копечка какая-никакая да капает. Стоял когда-то и "Москвич" в гараже. 

Да нет уже ни гаража ни машины. Спалили весь гаражный кооператив супостаты да многоэтажку в восемнадцать этажей грохнули. Вон она из окна видна. Ведь живет семья Бугаевых-Криворученко в самом что ни на есть центре Горловки на улице русского поэта Тютчева — известного своими романтическими произведениями. "Люблю грозу в начале мая, когда весенний, первый гром, как бы резвяся и играя, грохочет в небе голубом!" Прелесть а не стихи.

Да только гласит народная мудрость: "Не буди лихо, пока оно тихо". Никто тогда во всей Горловке и не догадывался, какой гром скоро над Донбассом грянет.
Настроение в тот майский день во всем городе было такое, что и словами не описать. Сказать "праздничное", значит не сказать ничего. Очереди к участкам для голосования выстраивались чуть ли не с пяти утра. 

На улице пахло свежей выпечкой, сиренью и духами "Красная Москва". Совсем как тридцать или даже сорок лет тому назад. Снова расцвели повсюду красные флаги. Укуталась Горловка российскими триколорами, георгиевскими ленточками увилась, приосанилась портретами Сталина, которые оставили висеть после дня празднования Великой Победы. 

Отовсюду звучала музыка. Старые добрые советские песни, а также композиции группы "Любе", Надежды Бабкиной, Олега Газманова и еще нескольких исполнителей, чьих имен Никола Коксохимович не знал, но творчество уважал за душевность и проникновенную глубину. Что-то там про память о погибших друзьях, про водку на столе, про дальние дороги — бередили душу прямыми и честными словами о главном.

Голосовать за ДНР шли всей семьей, прихватив с собой внученьку в инвалидной коляске, закрутив ей в косы огромный белый бант, который еще в школе вязали Ленке-старшей. В нем Ленка-младшая была точь в точь, как ее мать первоклашка. Букваря только не хватало. Вместо этого дали малышке, восьми лет от роду, в руки надувной шарик на палочке с рекламой супермаркета "Брусничка", но она его не могла удержать, и в итоге шарик нес папа Степа, который с утра уже успел накатить.

"А хуле, я что не человек? У меня тоже праздник!" - заявил он нахально, когда Никола Коксохимович, выходя из дому, попросил его вести себя пристойно и не позорить перед старыми друзьями по цеху, с которыми договорился встретится на участке для голосования.

Захватили с собой даже хворую бабушку, которая по такому случаю впервые за полтора года решилась выйти на улицу, и тем кто ее не знал, могло показаться, что бабушка от радости все время улыбается. На самом деле "улыбалась" только правая часть ее парализованного лица. Левая же часть сосредоточившись на дороге издавала краем губ уже привычное для родственников и непонятное для окружающих слово "обаро", которое заслуживает отдельного пояснения.

Сразу после инсульта Светлану Алексеевну забрали в больницу и, подлечив, через месяц отправили домой. Сперва она только могла моргать левым глазом, потом чуть пошевелила пальцами левой руки, а через полгода, подтягиваясь за веревку, уже сама могла садиться на кровати и свешивать вниз ноги. Речь у нее так и не восстановилась, хотя одно универсальное слово в лексиконе все-таки сбереглось. И это было слово "обаро".

Что оно значило ни Леночка-старшая, ни Никола Коксохимович, ни Петька, ни этот придурок Степан долго понять не могли. Почти полгода старались безрезультатно, а потом сдались. Ленка маме утку подкладывает, неудобно делает, все "обаро да обаро". Из ложечки кормит, а каша горячая. Мать опять "обаро". Левым глазом моргает просит канал телевизионный переключить. Никола пультом щелкает, а она знай себе талдычит "обаро да обаро".

Так и не разгадали бы тайну эту лингвистическую, если бы однажды на 23 февраля Степан в стельку пьяным домой не завалился да не начал Ленку по квартире гонять. "Су*а, е*анаврот! - кричит на всю квартиру. – Ты мне всю жизнь испоганила! Если бы не залетела и уебище это хворое не родила, поехали бы в Россию, в Тюмень бабло заколачивать. Теперь вот сиди с вами в этой хуевой Горловке, где и работы нормальной мужику не сыскать. Я чьо вам баран, чтобы на заводе как проклятый пахать. И запомни, су*а, еще раз твой папаша начнет на меня батон крошить, мол чего это я не работаю, придушу на *уй и тебя и ребенка! И папашу твоего головой об стенку убью! Поняла, су*а, е*анаврот!"

Светлана Алексеевна, которая к тому времени уж начала с кровати вставать и понемногу при помощи мужа или дочери в центральную комнату перебиралась, аккурат напротив телевизора на диване сидела и за семейными неурядицами левым глазом наблюдала. При этом как бы очень даже оживилась и головой замотала: "обаро, обаро".

Тут Степан и на нее сорвался. "Ты чего, чертова кукла, все обаро да обаро талдычишь. Тоже головой об стенку, е*анаврот, захотела?" А она знай головой кивает. "Е*анаврот?" – ее Степан спрашивает. А она ему "обаро, обаро!" Он и замер, как вкопанный! "Ленка, - кричит, - иди сюда! 

Я, кажется, понял, что матушка твоя сказать хочет!" Ленка, которая, согласно православной заповеди, конкретно так убоявшись мужа , закрылась в ванной и громко рыдала, долго не хотела этому верить. Леночка-малая спала в соседней комнате, а дед со старшим внуком на ночь глядя на каток завеялись. Наконец решилась выйти, ибо Степан, кажется, немного успокоился. И точно, сидит на кухне курит, хохочет. Даже протрезвел от увиденного. "Пойдем покажу!"

Заходят они в гостинную, где "Кавказскую пленницу" по первому ОРТ показывают, а Степан свекрови говорит: "Светлана Алксеевна, вы хотите сказать "е*анаврот"? А она головой кивает, "обаро, обаро" и слеза из левого глаза радостно котится, что хоть родные наконец поняли и услышали голос трудового Донбасса, инсультом разбитого. И хоть слово это не вполне приличное, матерное, но согласитесь: все же какой-никакой контакт лучше, чем полное отсутствие диалога и взаимопонимания.

Вот и тогда 11 мая 2014 года в праздничный день всенародного референдума шла к избирательному участку Светлана Алексеевна и, пристально глядя под ноги, натыкаясь на камушек какой или ямку, все приговаривала "обаро, да обаро". Мол: "Сколько можно терпеть эти уе*ищние разбитые дороги, эту безработицу, это безденежье? Сколько можно кормить этот Киев, где засели одни бандиты? Пора положить этому конец, поставив галочку или крестик в графе "ДА", поддержвая таким образом государственную самостоятельность Донецкой Народной Республики.

По случаю этого знаменательного события облачилась вся семья в самые что ни на есть праздничные одежды. Ленка-старшая достала из шкафа свое свадебное платье кремового цвета; Степан вместо вечного "Адидаса" наконец натянул на сухощавый зад джинсы, в которые заправил черно-оранжевую майку футбольгого клуба "Шахтер", которую честно заработал на митинге в поддержку кандидата от "Партии Регионов" на выборах в Раду 2012 года.

Майку и еще сто гривен в придачу за то, что флаг держал. Петьку заставили одеть костюм, который купили ему на выпускной; Леночку младшую, кроме огромного белого банта убрали в гольфики с микки-маусами и яркое летнее платьюшко. Светлану Алексеевну одевали всей семьей. Ну а поскольку, в силу понятных причин, за последние полтора года она чуток схудла, то все вещи на ней висели. 

В пору пришелся лишь старый ГДРовский летний плащ, который носился лет сорок тому. "Вот немцы вещи делают! - удивлялась вся семья, откопав в шкафу одежку ничуть не утратившую фасон и внешний вид. - Фашисты конечно, но качество дают!" На голову бабушке натянули ее любимый вязаный берет, обули в войлочные тапочки и под белы рученьки в светлое будущее и повели.

Отдельная история приключилась с Николой Коксохимовичем.
Не знаю, как там в Европе или Америке, в Голландиях ихних или Мичиганах педерастических, а у нас на Донеччине люд православный заранее к смерти своей готовиться, чтобы сим грустным фактом собственной биографии близких дополнительными сложностями не обременять. Молодежь нынче пошла легкомысленная, безответственная, не ровня старикам, которые себе заранее и памятник на могилку выберут, и местечко получше на кладбище присмотрят, и костюмчик похоронный заранее подготовят. Чтоб только гроб, могильщики и поминки в компетенцию инфантильных родственников и входили. А расходы на все эти скорбные мероприятия под бельем в шкафу в белом конверте лежат.

Не были исключением из этого правила и похоронные традиции дома Бугаевых. На скорбный день был припасен у Николая Коксохимовича знатный темно-синий костюм, еще при Брежневе купленный, да только два раза одеванный. Раз на свадьбу Мишеньки. Два — на свадьбу Леночки. А сорочка белая с планочкой и воротничком накрахмаленным итого девственно чиста была. В 2009 году на 70-летие ему эту вещь бывшие ученики с завода подарили вместе с букетом гвоздик, почетной грамотой и коньяком "Чайка". Рубашка, отличная, итальянская, с того часа в шкафу в целофановом пакетике нераспечатанная хранилася.

"Оденете мне ее в гроб!" - заповедал бывало Николай Коксохимович, в тот час как родственники носы морщили и похохатывали: "Типун тебе на язык дедушка. Сто лет живите батюшка!" .

Однако утром, мая одиннадцатого дня, без зазрения совести, распечатал тот кулечек Николай Кксохимович да Ленке, что в гостинной у окна джинсы Степану гладила, крикнул: "Приведи в порядок вещицу, доченька! Не каждый день такие даты векопомные случаются!"

"Неужто похоронная?" - прям задохнулась от удивления молодая женщина.
"Да нет, теперь уж праздничная!"
Голосовали всей семьей. Открыто, даже в кабинки не заходя, все как один поставили жирные галочки в квадратике "ДА", поддерживаю отделение от ненавистной Украины, да в урны прозрачные флагом ДНР украшенные и кинули. Вышли на крыльцо средней школы, где пункт для голосования находился, а вокруг радость буяет. Вон гляди кто-то уж на гармошке меха растянул, кто-то прям посреди стадиона столы накрывает, а тут Степан куда-то на минутку отлучившийся, в лоно семьи возвращается, а в руках у него пачка бюллетеней для голосования на референдуме.

"Откуда?" - вся семья удивляется, а Степан, знай себе сквозь зуб передний, отсутствующий, на крыльцо сплевывает и таинственно так с гонором заявляет: "Пацаны правильные подогнали!"
В тот день на их участке явка сто сорок процентов превысила. А поддержка ДНР населением – и все двести! 

Первой умерла Светлана Алексеевна. Случилось это ровно через два с половиной месяца после голосования. В аптеки перестало поступать очень ей необходимое лекарство кроворазжижающее. Тогда-то и случился у бывшего бухгалтера коксохимического завода повторный инсульт, после которого она уж не выжила. Родные пытались вызывать скорую. Да с конца мая скорые в ихнем городе не работали, поскольку начались перебои с бензином.

В июне Степан записался в ряды ополчения и куда-то пропал. Вернулся домой в середине августа, красный, худой, испитый, в камуфляже и с автоматом. "Бухло есть?" - заявил с порога.

Какое тут бухло, когда с июня месяца пенсии и социалку выдавать перестали. Если бы не "кубышка", не было бы за что хлеба купить. Куда только новые власти смотрят. Нет, чтобы до Киева дойти и выкосить эту хунту под корень. "Давай кубышку! Пацанам жрать нечего. Мы там на передовой за вас с укропами бьемся, а вы тут в тылу жируете!".

Помнится, расквасил тогда лицо старшей Леночке. Все награды дедовы из серванта забрал и опять чуть ли не на полгода скрылся.
Даже на похороны девочек, которых на прогулке шальной миной накрыло, не приехал. Хоть дед ему СМС и послал. "Дочь и жена убиты. Похороны в среду в 11.00. Приезжай!"
После этого случая внук Петька тоже в ополчение записался. Прошел инструктаж у российских спецов. Записали его помощником снайпера. Пару раз даже домой винтовку с оптическим прицелом приносил. 

Передовая ведь совсем неподалеку. Ну и воевал бы себе в привычных местах. Так нет! Поперся в самое жаркое место. Донецкий аэропрорт от укронацистов отбивать поехал. Аккурат под Новый год деду "подарочек" двухсотый привезли. Проиграли тогда снайперскую дуэль ДНРовцы "правосекам-киборгам". Рядом с бабушкой, теткой да племянницей его схоронили.

А в канун Рождества снова Степан домой завеялся. Да только за эти месяцы изменился очень. Все талдычит: "Кругом предатели. Сливают "Новороссию". Только ГРУшники да ФСБ реальную власть кругом имеют. Захарченко су*а! Мозговой — реальный бандит! Гиви с Мотороллой — клоуны коверные. Ребят почем зря кладут. Наркотой накачивают да на пули вражеские посылают!"

Слушал его, слушал Никола Коксохимович, что всю квартиру фотографиями да портретами безневинно убиенных укро-фашистами родственников завесил, а потом встал, в спальню вышел да за несколько минут в "похоронном" костюме вернулся. Рубашечку белую, что один только раз примерил да со времен референдума не стирал, снова на себя надел.

"Знаешь что, Степан, - говорит, - жизнь моя кончена. Ждут меня мои милые родственнички на небесах. Что делать, если уж так судьба обернулась. Не менять же свою жизненную позицию в таком преклонном возрасте. Верил я и продолжаю верить в славянское братство и в великую нашу миссию — освободить землю донецкую от беснующейся фашистской нечисти. 

В дружбу трех великих народов — русского, белорусского да украинского, где Россия старшим братом от сотворения мира назначена. Верю в святую "Новороссию" и звезду ее восходящую, всему русскому миру путеводной звездой служащую. Верю в вас, богатыри наши славны молодцы - повстанцы донбасские, что никакие враги-супостаты не сломят дух ваш и волюшку. А потому оставляю тебе на попечение квартиру эту трехкомнатную в самом центре славной Горгловки. 

Хочешь, - говорит, - прямо сейчас пойдем, и я на тебя завещание напишу, ибо из родственников моих на всей земле ты один единый и остался. Только просьба у меня к тебе будет: пристрели меня, Степанушка, подальше от глаз людских да схорони в этой вот белой рубашоночке рядом с родственниками. То что грех на душу возьмешь — не бойся. Я тебе его заранее отпускаю. А денюжки на похороны вот!" - и протягивает Степану полтысячи американских долларов, которые на черный день в заповетной кубышечке с конца девяностых ховалися.

Да только смотрит на него Степан невидящим взором. Пистолет "Макарова" из кармана тянет, затвор передергивает, и прежде чем совершить выстрел, такие слова говорит: "Пошел ты на *уй со своей квартирой Николай Константинович. Ведь я тебе о другом толкую. Угробили за понюх табаку столько жизней на радость путинских ФСБшников. Оставайся жить в своей трехкомнатной квартирушке, а я уж сам твоим родственничкам привет передам". Как договорил, в рот себе дуло вставил, да на спусковой крючок и нажал. Весь сервант подлец, кровью забрызгал. Как куль с мукой на ковер иранский в 1977 году за сто двадцать рублей купленный завалился и затих.

С тех пор сидит в своей трехкомнатной "хрущевочке" ветеран труда, коммунист Никола Коксохимович, один одинешенек в похоронную рубашечку одетый. Да только смертушка за ним идти не спешит. Свои ли стреляют, чужие ли – не разберешь. Фронт то совсем рядом вот уж какой месяц проходит. Вокруг да около дома снаряды рвутся, сотни людей убиваючи, тысячи калек множачи. А ему хоть бы хны. Видно бережет его "похоронная" рубашечка. Да только не легче ему от этого.

Жизнь ведь она всегда так устроена — благими намерениями в ад дорога устилается. Не раз так было. Не раз так будет. Уроки истории завсегда плохо народом русским усваиваются. Многим на второй год оставаться приходится. Да только и это не помогает. Не склонна к накоплению исторического опыта душа православная. 

Одним днем живет. Что было до нас – было, что после будет – все по*уй! После нас хоть потоп, хоть трава не расти. Один раз живем! Да и гуляем как в последний раз. Инфантильная душа русская. Оттого и жестокая, как все дети бывают. Взрослеть пора, да не хочется за поступки свои отвечать. Авось и в этот раз пронесет. Ну да ничего, за все отвечать рано или позно придется. Жизнь она и так устроена. 
На том и сказочке конец.