Ну кто же не знает певца Кобзона? Кобзона знают все. Тут ведь, как в песне поется:
"Не думай о Кобзоне свысока,
Наступит время, сам поймешь, наверное.
Не просто ведь Кобзон — певец совка.
Кобзон – он также символ поколения.
Где все смешалось: люди и рабы,
А Сталин сам на землю Богом послан был,
Где криминал со властью сплетены,
Где может быть бандит — равноапостольным!"
И хоть говорят о Кобзоне всякое, сегодня я вам расскажу не сказку, а самую что ни на есть быль.
Её мне поведал хирург Питер Альтхаус, который зимой 2005 года самолично оперировал известного певца в частной берлинской клинике.
Потом же следил за реабилитационным периодом, проходившем в медицинском центре Бад-Вильдунген, неподалеку от славного города Лейпцига, известного в мировой литературе тем, что именно здесь в погребке у Ауэрбаха ученый чернокнижник доктор Фаустус предавался увеселениям в компании одного достаточно скользкого типа по фамилии Мефистофель.
У них тут и бочки летали, и столы танцевали, и коты на немецком наречии разговаривали. Черт его знает, что творилось, товарищи. Но я тут не при чем. Если возникают вопросы, так это не ко мне, а к господину Гете. Я лишь случайный свидетель.
Но к делу. Встретились мы с известнейшим хирургом, специалистом в области урологических онкозаболеваний, как ни странно, в украинском городе Херсоне, куда профессора занесло с практическими лекциями в апреле 2010 года. Пересеклись у барной стойки в отеле "Мускат", что на улице Советской, 10.
Я тоже оказался на юге Украины совершенно случайно. Готовил репортаж для газеты "Вечерняя Казань" о заповеднике Аскания-Нова. Днем встречался, как говорится, в природных условиях с лошадками Пржевальского, гонял дроф да фазанов по полям, а вечером попал на настоящий пир духа, коим и потчевал меня всемирно известный лекарь.
Завтра утром я должен был ехать в Одессу делать репортаж о знаменитой Одесской киностудии, которая вроде бы пришла в полный упадок. Но это к делу не относится.
Профессор Альтхаус по старой немецкой традиции пил русскую (украинскую) водочку "Немиров", я же в тот вечер предпочел импортный продукт и для начала заказал себе сто "Джеймсона" со льдом.
Беседовали, естественно на русском, ибо профессор сорок пять лет назад окончил Первый ленинградский мединститут и прекрасно владел "великим и могучим". В свое время он оперировал Хонеккера, Лужкова, Розенбаума, ну и, конечно же, Кобзона.
Беседу начали с того, что я признался в своей любви к Германии, где прослужил два года в составе оккупационного контингента, называемого гордо Группой советских войск.
"Где, извиняюсь, служили?"
"В Потсдаме. В 260-м радиорелейном батальоне, 119 бригада связи. Позывной "Архивист". Уволился в звании старший сержант в 1989 году".
"Охуеть! - профессор знал и такие слова,- До падения стены или после?"
"За неделю до падения. За всеми событиями следил уже по телевизору".
"И как пережили развал Союза?"
"Лично я отлично пережил, ибо с детства и юности ненавидел этих сраных коммунистов хуже пареной репы".
"Тогда мы с вами одной крови, - таинственно глянув по сторонам, признался профессор. - Я ведь тоже в некотором роде диссидент, хотя всегда верно и преданно оказывал квалифицированную медицинскую помощь высшему партийному руководству ГДР и другим лидерам стран членов Варшавского договора.
Даже Чаушеску оперировал..."
"Да ну!"
"Вот тебе и ну! Но всегда помогал нашему подполью и финансово, и информационно. Давай выпьем за развал Союза. Страшная была страна, хотя мне и тогда жилось неплохо. Но что они творили с народом?"
Профессор с горьким сожалением закивал головой и, хлопнув пол-рюмки, закусил водочку кусочком лимона, а потом запил минеральной водой.
"Всегда, понимаешь, двойные стандарты. Одно на словах, другое – на деле, а на уме и вовсе третье. Скользкие люди, привносящие в жизнь обман и смерть".
"Да так у нас на Руси отродясь велось. Есть цари, есть рабы, есть опричники"
"Как ты сказал?"
"Опричники. Верные слуги царя. Убийцы, доносчики".
Минут двадцать пришлось пояснять профессору сей специфический ментальный феномен российской власти.
"А символом их была метла и притороченная к седлу голова мертвой собаки. Что означало — выметаю из страны нечисть, а государю предан, аки пес!"
"Фу, средневековье...", - поморщился Альтхаус.
"Да с-с-с-с! И, заметьте, с той поры мало чего изменилось. Та же ФСБ - опричники охраняющие царский трон. Те же методы управления и репрессий..."
Я заказал себе еще сто "Джеймсона". А профессор очередную рюмку водки.
"Уже пятая за сегодня! - то ли похвастался, то ли предупредил он. - Я вообще-то мало пью. Но после того, что увидел в этих херсонских больницах!" - схватился руками за голову. - Оборудование старое, расходных материалов не хватает.
Палаты на шесть-восемь человек. Все стены и потолки в потеках, линолеум драный. И это мне показывают лучшее, а еще говорят, что Украина движется в Европу!"
"Да нам до Европы, как до Аляски на карачках!"
"Как простите?"
Еще минут пять пояснял, что значит на "карачках".
"Но ведь вы из России, если я не ошибаюсь? А Россия в Европу не собирается, насколько мне известно".
"Так и Украина не собирается. То что они там декларируют — это так, на словах. А на самом деле замыливают вам глаза, чтобы получить кредиты да раздерибанить их между собою. А вы наивные верите".
"Да, - печально вздохнул профессор, - Иосиф мне то же самое говорил. Кругом ложь и коварство. Ложь и коварство. Украина несостоявшееся государство, находящееся в орбите притяжения Москвы. Вечная провинция России.
И никогда ему, увы, не быть свободным. Все так верили, что после выборов Ющенко хоть что-то изменится. Хотя Иосиф категорически не воспринял оранжевую революцию.
Помню перед операцией в январе 2005 года он мне так и заявил: "Если Ющенко станет президентом, то вы меня лучше зарежьте доктор!"
"Ничего. Как видите, выжил и прекрасно себя чувствует..."
"Выжил, - говорите,- да в том то и дело, что нет..."
Повисла уж больно жирная, как чернильное пятно пауза. За стойкой бармен протирал кофейный аппарат. "Пошел вон" с приглушенным звуком пела ВиаГра по телевизору. Где-то на улице громко мяукал кот. Часы показывали практически полночь.
"Послушайте э-э-э-э-э...."
"Ипатий"
"Послушайте, Ипатий, - прорезал напряженную паузу шелестящий говорок профессора, - то, что я вам сейчас расскажу, может показаться совершенно невероятным, если бы не одно "но". Я сам был свидетелем этих событий"
Он посмотрел на меня, выкатив свои серенькие лупатые глазенки.
"Пообещайте, что никому ни слова".
"Мамой клянусь! Крест святой даю!" - промолвил я и перекрестился три раза, хотя отродясь некрещенный.
"Вы помните всю эту историю с операцией по поводу рака простаты у Кобзона? О ней тогда много писали в прессе, да и он сам, насколько мне известно, охотно ее комментировал. Нес всякую чушь, что на родине лучше, а в Германии все не то, и все не так. И деньги за любую мелочь в три дорога дерут, и медсестры неласковые антисемитки. У него, конечно, были на то особые причины. Ведь он тогда в Германии умер!"
"Как умер?"
"В реабилитационном центре Бад-Вильдунген и умер. Но даже жена его об этом не знает. Я сам видел эту видеозапись и имел возможность проанализировать все материалы лично, пока к нам не пришли люди, которых вы называете о-о-опппп...".
"Опричники".
"Да, опричники и все уничтожили. А нас заставили молчать, как рабов. С единой только разницей, что немцы — не рабы у русских. И эта история уже хорошо известна среди немецких врачей".
"Какая история?"
Профессор наклонился и произнес эти слова прямо перед моим носом, жарко пахнув в лицо алкоголем.
"Что Путин лично дружит с Сатаной!"
"Да ну, какая ерунда!" - я даже отстранился от него чуть-чуть.
"Я бы тоже так воскликнул, если бы не видел это все собственными глазами!"
"Видели что? Сатану?"
"Его самого!"
"Чушь. Ерунда!"
"Давайте выпьем, и я вам все расскажу".
Мы еще по чуть-чуть выпили.
"А дело было так: после успешно проведенной мною операции, я лично поспособствовал, чтобы Джозефа и его жену Нелю, которая не отходила от него ни на секунду, из-под Берлина перевели в реабилитационный центр Бад-Вильдунген, что в земле Гессен.
Там отличный воздух, климат и врачи. Профессор Валендик, мой друг, в тот же день позвонил, ибо был в совершеннейшем ужасе. "У него тромбофлебитная пневмония, сепсис правой почки, кого ты мне прислал? А тут еще какие-то друзья к нему постоянно наведываются. Не поверишь, захожу в палату, а они с женами водку пьют да икрой закусывают.
Оказалось, бывший министр иностранных дел Иванов и посол России в Германии Котенев с женами. Я давай ругаться, а они мне рот закрывают. Говорят: "Путин на проводе!" Твой русский еврей берет трубку, кивает головой, смеется: "Мне здесь вводят лекарство под названием Путин-биотик!" Это он шутит или всерьез с Путиным напрямую общается?".
"Да, - отвечаю ему, - такое может быть. Джозеф для россиян очень ценный человек, и Путин его любит".
Через несколько дней опять звонит в истерике. "Тут пришел какой-то известнейший русский профессор-гастроєнтеролог. Заставляет меня назначить Кобзону эндоскопию, проверить желудок, не ли там метастаз". Это такая процедура, когда нужно зонд глотать.
Я говорю: назначай, ибо если с Джозефом что-либо случится, ты будешь виноват. Пусть русские тоже участвуют и, если что, разделят ответственность. Короче, дал санкцию.
А на следующий день с утра, когда Кобзон глотал зонд, он не выдержал и, как это сказать по-русски, когда уэ-э-э-э...", - профессор показал рвотный рефлекс.
"Рыганул"
"Да рыганул, - кивнул он головой. - Шов на животе после удаления опухоли разошелся, кишки вывалились наружу, и он потерял сознание. Когда его привезли в операционную и пытались зашить шов, все приборы констатировали смерть. Это был полный пиздец!"
Альтхаус смачно выругался по матушке и влил в себя еще пятьдесят водочки, закусив ее лимоном и запив водичкой.
"А дальше, дальше то что?" - я тоже допил свой "Джейсмсон" и показал бармену "нох айн маль" (повторить).
"А дальше началось невероятное. Через пятнадцать минут пришли какие-то люди в черном. Выгнали всех из операционной. Еще через час на поляне перед центром приземлился небольшой вертолет, из которого вышел пожилой сухощавый джентльмен в твидовом пальто с тростью и в черном берете.
Профессор Валендик был в холле и лично мне клялся, что видел набалдашник на трости в виде головы черного пуделя. А тут ведь, надо сказать, что в реанимационных палатах кругом установлены пишущие видеокамеры. Причем пишут видео со звуком. Именно его мы потом с ограниченным кругом врачей и отсматривали после того, как Кобзона оживили, а я ближайшим рейсом вылетел из Берлина в Лейпциг".
"Кто оживил?"
"Мефистофель, Люцифер, Сатана - называйте как хотите, но это именно он провел тогда в операционной более получаса".
"Херр Альтхаус, я вас умоляю, не говорите загадками. Переходите к сути дела. Я уже весь изнемог от желания узнать тайну оживления" - могло показаться, что эта фраза была отчасти ироничной, но это было неправдой. Все мое слегка пьяное естество сжалось в пружину, желая услышать продолжение рассказа.
В этом месте профессор неожиданно громко хохотнул, почухал нос, потом потер затылок, а далее полушепотом продолжил:
"Дело в том, что я слышал только вопросы Мефистофеля, назовем этого господина именно так. А об ответах Джозефа мог только догадываться. Все это время, пока шел условный диалог, Кобзон неподвижно лежал на операционном столе, накрытый простыней. И только потом, когда пришло время подписывать кровью бумагу, самостоятельно стянул с себя ткань и, вмокнув палец в собственные кишки, приложил его к листу старого пергамента"
Я уже не задавал лишних вопросов, пытаясь разобраться в довольно сбивчивом рассказе профессора. Только сидел, потягивая виски со льдом и наблюдал за мелкой моторикой его рук, которые в процессе дальнейшего повествования то теребили бумажную салфетку, то поглаживали край стакана с водой, то хватались за лимонную корочку, поднося ее к носу, тем самым выдавая крайнюю тревогу, которая завладела ученым.
"Гость в черном берете начал свой разговор с фразы: "Меня лично Владимир и просил помочь!" Он разговаривал по-русски, иногда сбиваясь на английскую речь. "Не слишком ли много просьб за последнее время, факинг шит! Я еще не придумал, как разрулить ситуацию на Украине, а тут очередная просьба вытащить с того света Кобзона, то есть тебя.
Ну что, старая коммунистическая блядь, страшно умирать? Вай? Увидал, что тебя ждет после смерти, факинг шит! Так в кого ты, падло веруешь? В меня или в Того, кто тебя судить будет? То-то и оно! Владимир пообещал мне устроить на Донбассе войну, если ты выживешь. Это же твоя родина? Погибнет по меньшей мере несколько десятков тысяч мирного населения, возможно твоих друзей и знакомых. Такова цена твоей "звездной" жизни в Москве.
Будет продолжаться война — будешь жить. Сколько тебе врачи давали? Две недели? Я даю десять, максимум тринадцать лет. Ты живешь, пользуешься всеми благами, поешь, даешь концерты. Упиваешься собственным авторитетом в статусе депутата Госдумы. Рядом жена, дети, внуки.
Условия обычные: ты подписываешь бумагу и отдаешь мне душу. Владимир, в силу возможностей, выполняет свое обещание. Очень он тебя ценит и уважает. Двадцать тысяч людей отдает за тебя единственного. Не страшно принимать такую жертву? Что? Пожить еще хочется. Ну окей! Гуд! Давай вставай и подписывай документ!"
И вот тогда я собственными глазами видел как покойный уже более полутора часов Кобзон, самостоятельно откинув простыню с лица и подобрав рукой вывалившиеся кишки, сел на операционном столе и подписал договор с Дьяволом!
Потом вновь улегся на столе, а когда нечистый вышел, у него появился пульс. Врачи под общей анестезией зашили Джозефу живот и через три часа он уже пришел в себя в реанимации, Я не пьяный! Не смотрите так на меня!"
Видно, во взгляде моем было нечто совершенно дикое.
"Так, пора заканчивать, а то завтра вставать рано, - замотал головой профессор Альтхаус. - Бармен, сколько с нас?"
"Позвольте я заплачу..."
"Нет, ну что вы!"
"По старой славянской традиции гостеприимства!"
"Ладно. Только я плачу в следующий раз, когда увидимся в Германии".
"Яволь майн херц", - козырнул я браво, и потянулся в карман за деньгами.
На следующее утро мы встретились за завтраком. Профессор ложечкой выбирал из глубокой тарелки мюсли, залитые молоком, и с жадностью потягивал холодный яблочный сок из запотевшего стакана.
Мы поздоровались, но когда я с полной тарелкой омлета, сосисок и соленых огурцов обводил взглядом зал, он порывисто поднялся из-за стола, кивнул мне на прощание и быстро вышел, не давая ни единого шанса присоединиться к нему и продолжить общение "по-трезвому".
"Кстати, в ночь на первое мая на горе Брокен собирается всякая нечисть, - подумал я глядя ему вслед. - Уж не туда ли сегодня хе-хе, так спешил наш профессор?"
Через час я уже мчался по дороге в Одессу, а вся приключившаяся ночью история казалась лишь бредом старого немецкого маразматика.
Конец апреля для южной Украины — фантастическое время. Цветут абрикосы вишни и черешни. Вот-вот зацветут яблони. Поля покрыты сочной буйной зеленью. Вдалеке блестит море. Виноградники под Коблевоо тоже вот-вот взорвутся зеленью.
Какая война на Донбассе?
Какие двадцать тысяч жертв мирного населения? Янукович будет у власти минимум два срока до две тысячи двадцатого, а там глядишь и на пожизненное правление зайдет. Нефть стоит сто десять долларов за баррель. Рубль крепок как никогда! А немцы — всегда были странными людьми ненавидящими все русское, хоть и прислуживавшими нам при необходимости.
Тьху на них! Гитлер капут! Вперед Россия!
